Наш край – очень богат на талантливых и трудолюбивых людей, во все времена главного и самого ценного достояния этой земли. Мы гордимся тем, что родиной выдающегося писателя – прозаика и публициста, драматурга Владимира Фёдоровича Тендрякова является верховажская земля.
В 2023 году исполняется 100 лет со дня рождения Владимира Фёдоровича. Его имя известно далеко за пределами нашей Родины. Его книги до сих пор переиздаются, они переведены на многие языки мира. По его произведениям созданы фильмы и пьесы, его изучают на внеклассном чтении в школах.
В течение года в рамках проекта «Год В. Тендрякова в Верховажском муниципальном округе» в библиотеках пройдут различные конкурсы, викторины, литературные часы и другие мероприятия.
На официальном сайте Верховажской центральной библиотеки каждый месяц будут публиковаться интересные факты о писателе-земляке.
Детство писателя
Будущий писатель родился 5 декабря 1923 года в деревне Макаровская Шелотского сельсовета (прежде — Вельский уезд), ныне Верховажского района Вологодской области. «Я постоянно слышал, что на земле есть место, которое называется Моя Родина. Помнить ее я не мог – меня увезли оттуда в пеленках. О ней рассказывали вместе со сказками перед сном, в конце концов, деревня Макаровская сама превратилась в сказку – нечто смутное и прекрасное». (из очерка «День на родине»)
«Село Шелоты и, стоящая рядом, деревня Макаровская, где я родился, не знали тогда, что такое железная дорога, большинство жителей не видели паровозов, не пользовались телеграфом, не ведали о существовании радио, электричества, далеко не во всех избах прадедовский светец с лучиной заменяла керосиновая лампа. Рассказывают, что в год моего рождения в село, как невероятную диковинку, привезли детекторный приёмник, которым удалось поймать Москву. Привезли, показали, вызвав этим лишь упорное недоверие: «Обман. Сами животом поют, на ящик валят» — и снова ещё много лет Шелоты жили без радио. (из автобиографии).
Мать писателя – Татьяна Петровна – домохозяйка.
Отец – Фёдор Васильевич, с детства был на приработках, отслужил в армии, как член солдатско-матросского комитета поднимал восстание в Свеаборге, был красногвардейцем в Петрограде, в 1918г. вступил в партию, воевал в гражданскую войну комиссаром полка. Отец наотрез отказался крестить сына, поэтому маленький Володя стал объектом самого пристального внимания. «За пятьдесят вёрст приходили истовые старушки полюбоваться на «нехристя». Матери приходилось демонстрировать ребенка: «Нате, глядите – хвоста нет, всё как у других» (из автобиографии) Отца Федора Васильевича Тендрякова, как партийного работника, часто перебрасывали из района в район, из одной области в другую. Он был народным судьей, потом стал прокурором. За сравнительно короткий срок семья проживала в Вельске, Вологде, Грязовце и Опарине, где в 1930 году Владимир пошел в первый класс, а также в Каргополе и Вожеге.
В Вожеге Владимир «начал запоем читать книги, здесь впервые пережил полусознательные, мальчишески-бредовые поэтические мечтания. В одном из таких мечтаний я кажется на несколько десятилетий опередил современных мальчишек, рассчитывающих стать новыми Юриями Гагариными. Тогда, в тридцатые годы, я жадно глотал популярные изложения по астрономии и любую фантастику о межпланетных путешествиях. И тот автор был моим личным врагом, который утверждал, что на Марсе не живут разумные существа. Я мечтал о полётах на Марс…» (из автобиографии)
В своем очерке «День на родине» Владимир Тендряков описывает первую встречу с малой родиной: «Тогда мне было 5 лет, и моя первая встреча с деревней Макаровской длилась всего месяц – отец приезжал в отпуск погостить. Но за этот месяц произошло несколько событий, врезавшихся в память на всю жизнь. Здесь я впервые научился плавать «по-собачьи», здесь набрал первую кружку земляники, поймал с моста на удочку первого пескаря. Этот пескарь потряс меня – он был крупным и крепко засел на крючке…».
Вожега (из автобиографии)
«Наша семья кочевала из района в район, наконец осела на станции Вожега. Теперь-то я могу оценить: Вожега в те годы – вовсе не поэтическое место, река далеко, грязные, лишенные зелени улицы, штабеля шпал и кучи шлака возле железнодорожного полотна».
В Вожеге Тендряков начинает запоем читать. Здесь впервые пережил полусознательные, мальчишески-бредовые поэтические мечтания. «В одном из таких мечтаний я кажется на несколько десятилетий опередил современных мальчишек, рассчитывающих стать новыми Юриями Гагариными. Тогда, в тридцатые годы, я жадно глотал популярные изложения по астрономии и любую фантастику о межпланетных путешествиях. И тот автор был моим личным врагом, который утверждал, что на Марсе не живут разумные существа».
На станцию Вожега высылали в то время раскулаченных. Страна же переживала голодные годы. «По улицам станции бродили люди с костлявыми лицами, обтянутыми тёмной кожей, и голубыми ногами, опухшими, как подушки. В березовой рощице возле вокзала каждое утро находили умерших. Местные жители не обращали на это особого внимания, они и сами ездили куда-то на Сокол покупать «коммерческий» хлеб, отстаивали там в громаднейших очередях по несколько суток. А мой отец получал паёк ответственного работника, на нашем столе порой даже появлялись пироги из белой муки».
Владимир переживал. «Оказывается можно испытывать унизительный стыд за такое безвинное и естественное ощущение как сытость. Мучительно хотелось накормить кого-то, не трудно дома взять хлеб, варёную картошку, даже пирог. Накормить, но кого? Как выбрать самого голодного? Их так много кругом, а потом, как бы этот голодный не подумал обо мне дурно: «Сам-то, видать, от пуза жрешь, раз подачки выносишь». Стыдно быть сытым и, чтоб как-то приглушить этот стыд, я отыскал голодное существо, которое могло принимать от меня куски и не упрекать за это, — собаку. У неё уже выползала шерсть, на лопатках виднелись плешины. Она каждый день подходила к крыльцу, и я выносил ей хлеб. Она хватала куски и убегала, я ни разу не мог её приласкать – боялась, не верила, глядела настороженно тоскующими глазами, стерегла каждое моё движение». Позже эта история станет сюжетом для книги «Хлеб для собаки».
«Голод кончился внезапно. Я помню, как передали по радио об отмене карточек, как отец и мать, словно дети, захлопали в ладоши. … Очереди исчезли… исчезли и люди с опухшими ногами… бегала знакомая собака с гладкой шерстью, она забыла путь к моему крыльцу.
В Вожегу с запозданием привезли фильм «Чапаев». Эта прославленная картина «заставила забыть фантастические повести о полётах на Марс и Венеру, бурка Чапая затмила вселенную».
Вскоре семья Тендряковых переехала в другой район – Подосиновский.
Подосиновец
«Село Подосиновец – моя вторая родина, столетняя сосновая роща в центре, две реки, луга и лесистые холмы, щуки, попадающие на переметы, становые ельцы и хайруса, клюющие под мельничной плотиной». (В. Тендряков. Из автобиографии)
«В Вожеге я из рук вон плохо учился, еле-еле перебирался из класса в класс, пока не застрял на второй год в седьмом. В Подосиновце, что называется, «взялся за ум», среднюю школу окончил прилично – «пятерки», «четверки» и одна единственная «тройка» по… письменной литературе.
Из воспоминаний жительницы поселка Лидии Ивановны Залесовой, педагога по профессии. Она многие годы проработала в районной газете «Пламя» и в библиотеке, жила с Тендряковыми в одном доме – по улице Советская, 5. «Семья Тендряковых приехала в Подосиновец в 1938 году. Отец работал прокурором района до начала войны. Мать – Татьяна Петровна, была домохозяйкой. Была очень трудолюбива: на грядках, что даны были около их квартиры, она первой в Подосиновце начала выращивать помидоры и кабачки, тыквы и даже небольшие арбузы. Трудолюбивыми были воспитаны и сыновья».
(«Владимир Тендряков: след, оставленный потомкам»)
Хорошо знал Тендрякова в годы его юности Юрий Павлович Иньков. Из его воспоминаний: «Владимир был старше меня на год. Володя учеником был прилежным, активным, подвижный был очень, любил футбол, волейбол, лыжи. Естественно, тогда никто не предполагал, что среди нас растет будущий писатель». («Владимир Тендряков: след, оставленный потомкам»)
Особенно Тендряков подружился с Анатолием Ушаковым, который днем учился, а вечером работал в библиотеке. Интересы у них совпали, оба любили книги. Толя был человеком веселого нрава, покладистый, общительный. Он как бы дополнял Володю, у которого характер был тверже, прямолинейнее. («Владимир Тендряков: след, оставленный потомкам»)
В 1980 году состоялась встреча писателя Тендрякова со студентами государственного пединститута. Одним из вопросов, заданных Владимиру Федоровичу, был вопрос о его учителе. «Учитель у меня был, — сказал Тендряков, — это Аркадий Александрович Филев. Во время экзамена на аттестат зрелости он поставил мне за сочинение «тройку» это была единственная «тройка» на моем пути в литературу». («Владимир Тендряков: след, оставленный потомкам»)
Аркадий Александрович Филев был для В. Тендрякова не только школьным учителем, не только учителем на литературном пути, но и другом, и товарищем. Из письма В.Ф. Тендрякова: «Дорогой Аркадий, мой друг и мой учитель! Вот и пришло время для воспоминаний. Я помню день, когда в нашем классе появился стриженный ежиком молодой учитель литературы. Помню, как со снобизмом самоуверенного школяра и чтобы прощупать «слабинку», попробовал надерзить, и учитель осадил меня, это было четверть века назад. Помню окончание экзаменов, разговор в подосиновской роще о будущем и помню твои слова о высокой профессии писателя». («Владимир Тендряков: след, оставленный потомкам»)
Великая Отечественная война
-
«Мой отец ушел на третий день войны. С фронта написал три письма – командует отдельным сапёрным батальоном / под ним убило лошадь, видел воздушный бой / старый вояка воздушный бой видел впервые/. Три письма и конец. Где лежат кости отца – мне неизвестно». (Из автобиографии).
-
«Я свои 18 лет встретил на пересыльном пункте города Кирова. Мы в то время переживали первое военное торжество – разгром немецких войск под Москвой. Я всё ещё надеялся, что в глубине Германии вспыхнет революция и прогремит гордое: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» я ждал этого и в бывшей церкви, переоборудованной под казарму, на нарах четвёртого этажа изучал радиосвязь и устройство полевого телефона, вечно переживая острое чувство голода так как снабжение тыловых частей было не весьма щедрым». (Из автобиографии)
-
Владимир Тендряков был радистом стрелкового полка, ему довелось быть участником переломной Сталинградской битвы. «Я был на станции Садовая, окраине Сталинграда, когда произошёл знаменитый августовский налёт, всё небо было заполнено немецкими самолётами, одна волна сменялась другой, до сих пор не тронутый, не израненный город затянуло дымом и пылью. Но помню и серое морозное утро 18 ноября 1942 года. пять часов, начало шестого, за нашими спинами ударила артиллерия и тяжелые снаряды зашелестели над нашими головами. Серое утро над окоченевшей степью … в эти минуты …родилась наша победа, после этого утра мы не знали ни одного крупного поражения, а фашистская Германия стала медленно и неохотно умирать. (Из автобиографии)
-
Помню сам разбитый Сталинград, стены домов под луной казались дикими скалами, редкая печь на пепелищах сохранила трубу – все сбиты снарядами. Помню кучи застывших на морозе трупов, сваленных под обрывистые берега речки Царицы. Помню, как шли, шли, шли, и конца им не было, колонны немецких пленных, закутанные в одеяла, обутые в соломенные чуни. Помню внезапно наступившую тишину, непривычную, неловкую тишину 2-го февраля 1943 года. развалины, трупы по дорогам, ещё кой-где сочится дымок среди мокрых головёшек – всё напоминает о фронте, а фронта нет, он далеко за сотни километров, мы – в глубоком тылу, мы – тыловики. Странно… Уже во время этой тишины высоко пролетел немецкий самолёт и сбросил на нас … нет, не бомбу, а контейнер на парашюте. Контейнер был набит завёрнутыми в целлофан аккуратно-маленькими буханками хлеба и банками консервов ешьте, держитесь! Кто? Даже колонны пленных давно прошли по разбитым улицам. Немецкий хлеб и консервы съели мы с неизменным солдатским аппетитом». (Из автобиографии)
-
«Увы, я не был героем войны, на моей совести нет ни одного убитого. Героем не был, а тружеником войны – пожалуй. Много выкопал землянок и окопов, не одну сотню километров проползал с тяжелой радиостанцией на спине, наверно не одну сотню километров кабеля размотал по степи и смотал обратно в катушки, лежал под бомбёжками, сидел под обстрелом с прямой наводки / самое неприятное на мой взгляд /, попадал и под шквальный огонь «ишака», немецкого шестиствольного миномёта, пробивало пулями шинель и котелки в руках, осколками прошивало рацию на спине. Однажды вытащил жребий – идти за обедом с промежуточной станции к штабу. Промежуточную без меня разворотило прямым попаданием, оба других телефониста были убиты. Выходит, что я вытянул жребий на жизнь» (из автобиографии).
-
«Рано или поздно меня должно было неизбежно ранить или… убить. Нет, не убило. Ранним утром 23 августа 1943 года я выскочил из окопа на порыв кабеля, снаряд, пущенный самоходной пушкой разорвался рядом… Снаряд, а не мина, как это говорится в моей справке о ранении, мина, разорвавшаяся рядом, изрешетила бы меня осколками. Это случилось под Харьковым, напротив совхоза имени Будённого (из автобиографии).
-
Из письма В.Ф. Тендрякова на вечере встречи одноклассников к 40-летию окончания Подосиновской школы, 1981 год: «Я действительно из тех, кто окончил школу, можно сказать, за несколько часов до войны. 21 июня мы, десятиклассники, собрались на выпускной вечер, он закончился далеко за полночь. А в четыре часа полетели бомбы на наши города… Сейчас считается что 5-10% осталось в нашей стране мужчин рождения 1923-24гг., к ним относились и мы, беспечно празднующие в нашей школе выпускной вечер. Три года я сидел за партой с Анатолием Барцовым. Он убит. Под Смоленском убит Виталий Ушаков. Игорь Тарасовский написал домой: «Оторвало осколком руку, эвакуировали в тыловой госпиталь». И больше от него ни слова… Горячо надеюсь, что нынешнее поколение не станет пересчитывать по именам павших в бою одноклассников». («Владимир Тендряков: след, оставленный потомкам»)
Художник.
«Всю жизнь мечтал стать художником, насколько себя помню, всю жизнь пачкал бумагу. Но повесть, написанная мной в селе Подосиновец в вечерние часы в кабинете райкома комсомола, увела меня в Литературный институт имени Горького». (В. Тендряков. Автобиография)
Из воспоминаний Анатолия Дмитриевича Ушакова: «… Все педагоги пророчили ему будущее художника. Володя уходил на берег чистой лесной Пушмы и рисовал пейзажи дешевыми акварельными красками. Часами мог мечтательно смотреть вдаль, о чем-то думать или вырисовывать на бумаге могучие корни вывороченного половодьем пня. Нам, его сверстникам, это занятие казалось пустяковым. Но Володю мы уважали за начитанность и искусство портрета». («Владимир Тендряков: след, оставленный потомкам»)
Тендряков прекрасно рисовал в очень своеобразной манере, без проблем поступил в 1945 г. на художественный факультет ВГИКа. Ему прочили большое будущее на этом поприще. Одновременно с учебой он все больше пишет, и к исходу первого года обучения понимает, что его призвание — это литература. Он переводится в Литературный институт на семинар Константина Паустовского.
Литературный институт.
«Учеба в институте кинематографии разочаровала Тендрякова, и уже через год он перешел в Литературный институт имени Горького. Его приняли без экзаменов на семинар Константина Паустовского. Его однокурсник Александр Рекемчук вспоминал: «Тогда, в сорок шестом, большинство принятых по творческому конкурсу студентов были недавними фронтовиками: Владимир Тендряков, Юрий Бондарев, Евгений Винокуров, Григорий Бакланов, Эдуард Асадов — впоследствии именитые писатели… Володя Тендряков в гимнастерке, выгоревшей почти добела, будто именно в ней прошагал он сюда от стен Сталинграда».
Позднее Владимир Тендряков писал, что в то время он «по по-северному окал, по-деревенски выглядел да и невежествен был тоже по-деревенски». Стипендия в Литературном институте была совсем небольшой, в три раза меньше, чем в технических вузах. Общежитие института размещалось в подвале того же здания. Соседями Тендрякова по комнате в общежитии были Наум Коржавин и Расул Гамзатов.
«Это, должно быть, самый маленький институт в стране; на всех пяти курсах нас, студентов, шестьдесят два человека, бывших солдат и школьников, будущих поэтов и прозаиков, голодных и рваных крикливых гениев. Там, где некогда Маяковский играл на бильярде, у нас — конференц-зал, где пьяный Есенин плакал слезами и рифмами — студенческое общежитие, в плесневелых сумрачных стенах бок о бок двадцать пять коек. По ночам это подвальное общежитие превращается в судебный зал, до утра неистово судится мировая литература, койки превращаются в трибуны, ниспровергаются великие авторитеты, походя читаются стихи и поется сочиненный недавно гимн».
Со временем Владимир Тендряков стал одним из лучших студентов Константина Паустовского, который в письме Эммануилу Казакевичу даже называл его первым из молодых писателей. Тендряков писал больше всех на своем курсе и раньше всех начал публиковать свои произведения. Первый его рассказ «Дела моего взвода» напечатали в «Альманахе молодых писателей» уже в 1947 году. Позднее в интервью он говорил: «Я стыжусь своего рассказа «Дела моего взвода» и старательно прячу его. Рассказ «Дела моего взвода» написан очень плохо, написан человеком, который впервые взял в руки перо. Нечаянно написав, я нечаянно вдруг его напечатал». Этот и другие рассказы, написанные в период учебы в институте и вскоре после его окончания — «В гору», «Её оружие», «Среди лесов», Тендряков позднее не стал включать в собрание сочинений именно потому, что всегда был необыкновенно требователен, прежде всего, к себе самому. Эта требовательность осталась у него на всю жизнь. Уже став известным писателем, на встрече со студентами, отвечая на вопрос, в чем он видит опору нравственности, Владимир Тендряков уверенно сказал: «В критическом отношении к самому себе».
В годы учебы в литературном институте Владимир Федорович на каникулы приезжал в Подосиновец. Однажды он приехал не один, а с Володей Солоухиным и Григорием Поженяном. («Владимир Тендряков: след, оставленный потомкам») Из воспоминаний Анатолия Ушакова: «Вчетвером мы организовали в клубе литературный вечер. «Начинающие писатели» торжественно восседали за столом, покрытым красной скатертью. Я читал стихи Солоухина и Поженяна, а потом прямо по рукописи – сказку из только что начатой повести «Среди лесов». Причем автор усиленно суфлировал мне в спину. Как только друзья уехали, Володя сразу взялся за свою повесть. Работал он адски, как одержимый, порой по 20 часов в сутки. Глава не получается – идет в лес. Бродит, не думает, ищет. Наконец, нашел. Садится и пишет быстро, быстро. Весь его каникулярный день был подчинен работе. Вставал рано и бежал босиком на речку, делал зарядку. Потом по лесу бродил до полудня. А после обеда садился за работу и до глубокой ночи, порой даже до зари, писал. Его «творческая лаборатория» помещалась над хлевом, в чердачке, где спину нельзя разогнуть. Там топчан, столик маленький, точно из детского садика, и такой же столик для посетителей». Из воспоминаний Василия Ивановича Пирогова, жившего по соседству с Татьяной Петровной Тендряковой, матерью писателя: «Я познакомился с Владимиром в 1947 году, когда он был студентом, приезжал он ежегодно и не один раз в году. И все дни своего отдыха посвящал работе. Татьяна Петровна его останавливала, просила выделить время и для других занятий, но он работал – писал, писал и писал. Чувствовалось, что он любит то дело, которому решил посвятить себя… Татьяна Петровна была первым критиком и ценителем его литературных трудов. Он каждую свою книгу посылал своей матери: «Мама, я прошу тебя почитать, сделать замечания, дать почитать Якову Фёдоровичу Чебыкину, Аркадию Александровичу Филеву, Борису Яковлевичу Коссову. Со всеми замечаниями жду и надеюсь, что ты мне поможешь». Татьяна Петровна была женщина грамотная, эрудированная и ценителем она была строгим»